Вот на Андреевском в Парижском кафе (за углом дома моей прапрабабки)... Рядом, в доме Андреевский спуск 34 б мать моей прабабки Фиры (Эстер) Вонс содержала публичный дом из литовок, немок и евреек....
Когда у девушек случались «эти дни», они плели канотье из французской соломки, которую извозчик публичного дома дядя Изя привозил возами из Конотопа.... Шляпки от того имели и второе названье – «ведьминские» шляпки. Говаривали, что неверные жены, одев их, обретали невидимость и уносились на шашни...
Парит над миром канотье... Внизу - рантье и эпигоны,
Внизу, в обычной суете, - набиты поутру вагоны...
А на перронах – кутерьма и кутюрье с мечтой в подмышках
найти бы ту, что б так стройна была б как Эйфелева вышка!
И чтоб по ней подняться ввысь своей Мечты... И воспариться!..
Но вязь упругих ягодиц все время хочет приземлиться.
И привалиться на плечо, и завернуться в одеяло,
да так, чтоб было горячо... Усни, усни, мой добрый малый!
1.
Старый ветхий лапсердак выглядел туфтово,
но его носил Исак бодро и фортово.
Он на службе у мадам явно был предтечей
всех грядущих женских драм и мужских злоречий.
В том повинны «эти дни» у фридам бардачных -
для мадам они как пни среди дней внебрачных.
Костью в горло, в пень горшок – зохен вей и будя,
у старухи просто шок, что же это будет!
Дом любви роскошно нов, а они, коровы,
что за дуры, дрыхнут в хлам, будто нездоровы.
Мол у них парад знамен во крестах Андрея,
хлещут в дрызг за будь здоров, дескать, здоровеют…
Дескать, пьют, чтоб не тужить о былом трык-трахе,
мол, о чем здесь говорить, камильфо во мраке…
Нет уж, выбрали канву для судеб поддячих,
так работать день ко дню надлежит вам, клячи!
Что на сдачу от нутра, руки-то здоровы?
Так занять бы их пора шустро и снорово!
Без цинизма говорит им мадам сурово,
- Бабью дурь я не люблю – повторяю снова.
2.
Во дворе двадцатый век – новые порАдки.
Из Парижа прибыл грек, вроде как на глядки.
На том грЭке – канотье! Всех-то дел, солома,
но повадки уж не те – грек в той шляпке клевый!
Ясно всем, что дивный фрукт этот грек не рыжий,
но обставил всех за так с канотье парижьим!
- Не бывать тому, мусью, с рожею бестыжьей:
канотье за фук сочту за услуги Лизьи!
Лиза – в дамках - для господ, вы же господинчик.
КанОтье приму вперОд за любви гостинчЫК!
Ой, не надо говорЫть, что она белёса,
и бревном всю ночь храпит, и к тому - гундоса…
Кто же воду пьёт с лица, сёрбайте сиропчЫк,
для такого молодца Лиза, как укропчЫк…
Как омоет, оботрёт всякие детали,
так едва ли Хто поймет, чем вас накачали…
Толь наливочкой хмельной ако в апохмелку,
то ли бабой молодой, шустрой на проделки.
Так что вы, хоть левша, будьте мне здоровы,
да к тому же, тихо… Ша! Вы же просто Лёва!
Вы такой же к черту грек с именем еврейский,
как и Изя, мой абрек в браке арамейском.
Он и возчик, он и плут, и подельщик в доле,
а к тому же шалопут – пуриц на Подоле…
А к тому же у него… вам и знать негоже,
но случается зато просто зуд под кожей…
Бабий зуд, вам не понять, как попу субботы…
В общем, хватит для него на земле работы.
3.
Так по слову: то да сё, выяснилось вскоре,
что и Левки ремесло у судьбы в фаворе.
И при этом за труды он имеет цену -
канотье как пить важны нынче джентельменам!
Так как фраки для господ, сюртуки для судий,
лапцердаки для нАрод, твинчики для кули…
Кули несть давно в стране, где крестьянства масса,
носят твинчики оне пред иконостасом…
- Я вас, Лёвчик, не пойму: грек, Париж, химера…
Синагога за версту, - Яхве с ней и Вера,
а уж праведных в Шаббат словно меда в бочке -
от субботних райских врат переходят к ночке.
Что купец, то молодец – перец, выпивоха,
а бардак, он как истец, в святцах от Эноха…
Румпель вправо, влево гвоздь – кто кого осудит:
ребе здесь забудет трость, но о том забудут…
Кто калоши, кто лорнет, кто вставные десна,
здесь, конечно, спору нет – всякому тут млосно.
А вот, к слову, канотье это ж вам не шуба,
мы не эти здесь – мы те, мы с другого дуба!
Здесь уж всяческий прохвост, хвост поджав умело,
скажет дома в полный рост: - Не моя проблема!
Дам вам койку у печи и харчи впридачу…
Ты лишь девок обучи, дам любви на сдачу….
Тот же штоф тебе в обед, а под вечер рюмка.
Станешь девок обучать – чур, не лезь под юбки!
Синяки им ни к чему – то ж товар, как шляпки,
в жисть такое не люблю – влез – попал на бабки!
Я ж за будущий фурор шляп плачу отменно,
чур залапаешь кого – врежу непременно!
Да и девки знают толк всяческим приёмам…
Как-то помню дали в лом Шойхету с Подола.
Он и мясом глаз лечил, и монетой с кассы,
но при том пять дней светил, как фонарь Евбаза.
Потому что ценят тут ТРУД – они ж трудяжки,
оттого и берегут лица, грудь и ляжки.
Так что знай себе маршрут к Лизоньке навстречу,
только если не гребут девку в этот вечер.
Хоть и с чудинкой она и на вид корова,
будет верной как жена и во фрут здорова!
К шарамыгам не пущу, не дозволю сраму,
и тебя не допущу приставать к ней прямо.
только дома при луне да в пустом салоне
будешь с нею ты вполне словно вошь в кондоме.
4.
Левчик понял политес и прижился кстати,
а в бардак пришел прогресс, канотье и платье.
Шили платья для работ здесь из мешковины,
чтоб обхаянный народ стал опрятно сирым.
А для прочих – канотье: тем, кто люб на глядки.
Левчик счастлив в суете, и жена в порядке.
Год за годом к ней приплод, знать бы только чейный,
Только ж кто его поймет, разве только шхейны.
Потому что в доме том штиль весьма не частый,
а клиенты все при том – ох, уж как грабасты.
Говорили, голова Киева святого,
тоже в доме том бывал… Что в том неземного?
Ребе мальчиков святил, поп крестил с поддячим,
- Чудо-детки! – говорил весь Подол, судача.
Тары, бары, лебеда, крапива в полове,
тут, как видно, юрунда, в ведемской соломе!
Закупил её Исак в Конотопской пади,
где скакали при луне тамошние бл@ди
да резвились ведьмаки с ведьмами к тому же,
а потом уж мужики с Лизкою за ужин.
Плотно ела и пила Лизка без разбору,
оттого и родила Левке парней свору.
Левка тоже не дурак, прикупил тетрадка.
Стал в тетрадке той сличать деточек повадки.
Сей похож на Голову, тот на прокурора,
тот на ребе, не совру, ну а сей на вора…
От шерше ля фам притом не было отмазки -
Лизка Левку берегла век в душевной ласке…
Знать и он - не суккулент предавался блуду,
потому что не в мужьях был он ей покуда.
Да и Изя в Конотоп ездил год за годом.
по заданию мадам с потаенным кодом.
Код сей был ему знаком как головоломка:
Хоть ты, Изя, не француз, пригони соломки!
Нынче девушки опять чай-то заскучали,
в революцию хотят, в красные скрыжали…
Ну, и Изя в Конотоп съездил как-то тихо
прикупил глухую падь и травы косяк.
Тот покос продал ведьмак, что блудит там лихо,
до тех пор, пока совсем напрочь не иссяк.
Воз направил Изя в дом к Господу далече,
где теперь по облакам едет день за днем
среди Млечного пути в вечность человечью
в старом драном канотье, словно древний гном.
А землянки завели на Подоле шляпки.
Не гневятся на мадам и ее фру-фру.
Чуть на глядки - в шляпки хлоп: не видны и пятки,
где теперь блудят - они леший не поймет!
Проститутки в «эти дни» канотье тачают
где-то в дальнем терему на исходе лет,
Подле Левчик штоф свой пьёт – тучен и печален,
только Лизонька его от тоски спасет…
Но ушла за сыновей за версту-Голгофу
революции жена – мать семи детей…
На холстах её черты, сыновей съел Молох,
не оставив ни черта от блудных затей…
Комментариев нет:
Отправить комментарий